S T U D I A E U RO PA E A СОВМЕСТНЫЙ ПРОЕКТ ГЕРМАНСКОГО ИСТОРИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА В МОСКВЕ И ИЗДАТЕЛЬСТВА “НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ” Вера и личность в меняющемся обществе автобиографика и православие в россии конца xvii — начала xx века 2019 УДК 821.161.1.09-312.6(47+57)»16/19» ББК 83.3(2=411.2)5-444.23 В31 Редакторы проекта Studia Europaea Д. А. Сдвижков (Германский исторический институт в Москве), И. Ширле (Тюбингенский университет) В31 Вера и личность в меняющемся обществе. Автобиографика и православие в России конца XVII — начала XX века / Сборник статей; под редакцией Л. Манчестер, Д. А. Сдвижкова. — М.: Новое литературное обозрение, 2019. — 408 с.: ил. (Серия Studia Europaea) ISBN 978-54448-1138-2 Новое время — эпоха появления на исторической сцене современной личности (modern Self). Долгое время этот процесс связывали с «расколдовыванием мира» и стремлением человека преодолеть «несовершеннолетие по собственной вине», отождествляемое с религией. Однако и сама вера, подверженная в Новое время обновлению и переменам, представляет собой средоточие формирования современной личности в Европе. Об этом свидетельствуют материалы духовной автобиографики. Если речь идет о России, то и тут становление личного самосознания, начавшееся в XVII веке, обычно описывают как результат «обмирщения» государства и общества. О роли и месте веры в этом процессе известно гораздо меньше. Представленный сборник — попытка заполнить лакуну и тем самым оспорить обязательный конфликт модерности и религиозности. Книга не только предлагает под иным углом взглянуть на известные эго-тексты, но и вводит в научный оборот новые источники, среди которых — поденные записки, мемуары, дневники, автобиографии, церковные летописи и письменные исповеди. УДК 821.161.1.09-312.6(47+57)«16/19» ББК 83.3(2=411.2)5-444.23 На первой странице обложки: еп. Варфоломей (Ремов), ок. 1934. Фото из личного архива А. Л. Беглова © Авторы, 2019 © ООО «Новое литературное обозрение», 2019 Галина Ульянова А В Т О Б И О Г РА Ф И Ч Е С К И Е Т Е К С Т Ы К У П Е Ч Е С Т В А: Р Е Л И Г И О З Н О Е С О З Н А Н И Е И РЕЛИГИОЗНОЕ ПОВЕДЕНИЕ. 17 7 0 – 18 6 0 - Е Г О Д Ы . В изданной в 1859 году книге «Замоскворечье, или вот как живет да поживает русское купечество нынешнего мудреного, промышленного XIX века (заметки москвича в наблюдательном роде)» говорилось: Религия — это первое дело русского купечества. Никогда хозяин не выйдет из дому за своими делами, не помолившись Богу. В праздничные дни храмы Божии наполнены их семействами. Купечество большею частию избирается в церковные старосты. И какое благолепие в храмах, какие украшения! Какие пожертвования приносит русское купечество на созидание домов Божиих. Войдите в любую церковь в Замоскворечье, и вы поймете какая выражается заботливость, усердие, вера, со стороны народной о богатстве и велелепии храмов1. Несмотря на очевидный панегирический характер текста, в нем отмечены узловые взаимоотношения купеческого сословия с религиозными институтами и черты религиозного поведения купечества в дореформенный период: каждодневные молитвы, посещение богослужений (обязательное в воскресенье и праздники), обильные пожертвования на поновление храмов. Эти наблюдения подтверждаются и автобиографическими источниками. Культурная эволюция купечества на протяжении XIX — начала XX века шла по пути стремления к образованности. Автобиографические тексты явились своеобразным символом этого 1 Замоскворечье, или вот как живет да поживает русское купечество нынешнего мудреного, промышленного XIX века (заметки москвича в наблюдательном роде). М., 1859. С. 20–22. 162 Галина Ульянова явления. В начале ХХ века представители сразу нескольких семей московской купеческой элиты — Николай Найденов, Николай Вишняков, Николай Крестовников, Петр Щукин, Анна Волкова и другие — опубликовали автобиографии и истории своих купеческих родов2. Этим они провозглашали свои ценностные ориентации — стремление зафиксировать для живущих и потомков путь своей династии, определить свое место в кругу «просвещенных коммерсантов» и одновременно спасти от забвения раннюю историю становления купеческого сословия в России. Наличие источников обусловило структуру статьи, в которой будут проанализированы общие черты религиозного сознания и религиозного поведения представителей купеческого сословия по комплексам документов, относящихся к истории купеческих семей Толчёновых (Дмитров Московской губернии и Москва), Прохоровых, Хлудовых, Вишняковых, Медведевых (все — Москва). В качестве критерия отбора мы избрали принадлежность рассматриваемых персонажей к основной ветви официального христианства — православию. За пределами рассмотрения остались также темы благотворительности и в значительной степени храмоздательства как требующие специального рассмотрения. В статье мы ограничимся рассмотрением дневников и мемуаров, освещающих малоизученный в отношении купечества период последней четверти XVIII — первой половины XIX века (если точнее — 1776–1866 годы). К этому кругу источников относятся следующие: «Журнал или Записка жизни и приключений И. А. Толчёнова» (записи 1776– 1797 годов), жизнеописание мануфактур-советника Т. В. Прохорова (записи о 1810–1840-х годах), «Сведения о купеческом роде Вишняковых» Н. П. Вишнякова (документы 1820–1840-х годов и комментарии к ним), «Памятная книга» Г. И. Хлудова (записи 1830-х — 1866 года), дневник П. В. Медведева (заметки 1850-х — 1863 года)3. 2 Найденов Н. А. Воспоминания о виденном, слышанном и испытанном. Ч. 1–2. М., 1903–1905; Вишняков Н. П. Сведения о купеческом роде Вишняковых. Ч. 1–3. М., 1903–1911; Крестовников Н. К. Семейная хроника Крестовниковых. Кн. 1–3. М., 1903–1904; Щукин П. И. Воспоминания. Ч. 1–5. М., 1911–1912; Волкова А. И. Воспоминания, дневник и статьи. Нижний Новгород, 1913. 3 Для удобства библиографическое описание источников дается в начале каждого раздела статьи. Автобиографические тексты купечества 163 Наше внимание будет сфокусировано на рассмотрении и анализе основных черт религиозного поведения и религиозного сознания купечества. Прежде всего будет показано отношение к религиозным обрядам и следование традиции их исполнения, его сопряженность с практикой социализации. Автобиографика фиксирует для изучаемой эпохи воспитание в рамках строгой религиозности и благоговейного отношения к предметам культа. Важно прояснить также символический смысл религиозных воззрений и исполнения религиозных обрядов. В статье будет сделана попытка разобраться, существовали ли гендерные различия в молитвенном поведении и содержательном предпочтении молитв. Очевидно, что обращение к молитвам и исполнение обрядов было у купечества важным поведенческим стереотипом, детерминируемым во многом верой в необходимость Божьего покровительства в коммерции. Важным моментом является показ религиозности в профессиональной сфере через описание общих молебнов купцов (как ежедневных перед началом торговли, так и ежегодного торжественного, например на Нижегородской ярмарке), которые, несомненно, были одной из важных форм социализации. Другой важнейшей формой проявления религиозности были паломничества к православным святыням — через описания в автобиографике возможно реконструировать эту практику и определить ее черты. Мемуаристы отмечают, что в путешествии паломнику надлежало максимально избегать комфорта и бытовых поблажек. Среди документированных случаев купеческих паломничеств есть относившиеся к началу XIX века свидетельства о паломничестве в Святую землю (в Иерусалим), но в статье мы рассмотрим только ближние паломничества купцов и членов их семейств, главным образом в Троице-Сергиеву лавру и близлежащие монастыри (о чем пишут Вишняков, Хлудов). В представленных текстах (например, у Вишнякова) содержатся размышления о роли церковного прихода, выполнявшего в городском соседском сообществе важнейшую коммуникативную функцию. Посещения церковных служб, зафиксированные в дневниках или воспоминаниях, были для купцов важным компонентом самоидентичности (что мы видим, например, по дневнику И. Толчёнова). Рефлексирующий человек первой половины 164 Галина Ульянова XIX века испытывал глубокие эмоции от духовной и эстетической стороны богослужений (об этом упоминает Хлудов). Работа с автобиографикой позволяет установить, как купцы оценивали себя в категориях греховности и искупления грехов, подвергали себя самоанализу (записи Прохорова, Вишнякова, Медведева). Еще один важный вопрос — менялась ли матрица религиозности от поколения к поколению? Мы видим на примере Вишнякова, что на уровне второго и третьего поколений идет рефлексия относительно поколения родителей, их типа религиозности, исполнения старшими обрядов. В религиозных практиках купечества XIX века отмечены случаи ухода в монашество как экстремум религиозного поведения, когда представители купеческого сословия фактически порывали с родовой средой. Некоторые предприниматели, в молодости и в зрелом возрасте не щадившие себя для приобретения богатства, став пожилыми людьми, переосмысливали свою жизнь, передавали свою фирму в надежные руки и уходили в монашество, чтобы в постах и молитвах подготовиться к переходу в «мир иной». В делах московского магистрата нами обнаружено несколько десятков случаев ухода купцов и членов их семей в монашество4. Но это явление должно стать темой специального исследования, поэтому останется за пределами представленной статьи. В целом же изучение участия купцов в паломничествах, молебнах как разных видах сакральных практик нацелено на прояснение вопроса, воспринималось ли это как значимое событие или как повседневно-необходимое? (по дневнику Медведева) Следует сказать несколько слов об историографии. Вопрос о религиозности купечества XVIII–XIX веков, его верованиях и обрядах был впервые в современной историографии поставлен в рамках российско-американского проекта по изучению московского купечества, начавшегося в 1992 году и завершенного изданием в 1997 году книги «Merchant Moscow: Images of Russia’s Vanished Bourgeoisie»5. 4 Например: ЦГА г. Москвы. Ф. 2. Оп. 1. Д. 525 (Об увольнении в монашество Матвея Ворошилова. 1817–1821 гг.). 5 Ulianova G. Old Believers and New Entrepreneurs // West J. L., Petrov I. (eds) Merchant Moscow: Images of Russia’s Vanished Bourgeoisie. Princeton, 1997. Р. 61– 71. Расширенный вариант статьи опубликован в русской версии книги, см.: Автобиографические тексты купечества 165 Изучение религиозности и повседневного благочестия для раннего периода представлено в работах Л. П. Найденовой, О. Е. Кошелевой и Л. Б. Сукиной6. Д. Кайзер опубликовал статью, анализирующую практику исповеди по исповедным ведомостям и содержащую рассмотрение этой стороны жизни тульских купцов Ливенцовых7. Что касается изучения купеческих дневников и мемуаров, то в последнее двадцатилетие наблюдается их интенсивное выявление и изучение. Купеческие дневники и мемуары, особенно до 1880-х годов, представляют редкий и поэтому весьма ценный источник. Из исследователей первым эти источники проанализировал Борис Кафенгауз8. Затем, в конце 1980-х годов, на этот вид источника при работе с дневником купчихи М. Шустовой обратила внимание О. Д. Шемякина9. Позже дневники и мемуары 1850–1910-х годов из государственных и семейных архивов, а также ранних публикаций 1900–1920-х годов были рассмотрены в нашей статье10. Наиболее полный источниковедческий обзор дневников купцов Петербурга сделан в недавней диссертации М. А. Смирновой11. Начиная с 2000-х годов началось массовое выявление и изучение купеческих дневников и мемуаров, не только столичных, Ульянова Г. Н. Религиозные верования и ритуалы в жизни московского купечества // Москва купеческая: Образы исчезнувшей российской буржуазии. М., 2007. С. 106–124. 6 Найденова Л. П. Мир русского человека XVI–XVII вв. по Домострою и памятникам права. М., 2003; Сукина Л. Б. Человек верующий в русской культуре XVI–XVII веков. М. 2011; Кошелева О. Е. Обучение в русской средневековой православной традиции // Одиссей. Человек в истории. М., 2012. С. 47–72. 7 Kaiser 2012. 8 Кафенгауз Б. Б. Купеческие мемуары // Московский край в его прошлом: очерки по социальной и экономической истории ХVI–ХIХ веков. М., 1928. С. 105–128. 9 Шемякина (Пуцыкович) О. Д. Историко-психологическое исследование: предполагаемая структура и возможные источники // Культура Средних веков и Нового времени. М., 1987. С. 17–27; Шемякина О. Д. Символы культуры и женское счастье: история любви московской обывательницы // Адам и Ева. Альманах гендерной истории. 2002. № 3. С. 133–153. 10 Uljanova G. Autobiographische Texte Russischer Kaufleute und ihre kulturelle Dimension // Hellbeck, Heller 2004, 155–177. 11 Смирнова М. А. Мемуары и дневники петербургских купцов конца XVIII — начала ХХ в. как исторический источник. Автореф. дис. … канд. ист. наук. СПб., 2011. 166 Галина Ульянова но и других городов и губерний12. Новый импульс был дан изданием купеческих дневников и мемуаров, снабженных археографическими примечаниями и научными статьями, предварявшими каждый источник в книге, подготовленной к изданию московскими и тверскими историками13. Из крупных научных работ следует отметить монографию Д. Рэнсела, где исследован в микроисторическом дискурсе «Журнал» купца Ивана Толчёнова14. Далее в статье будет уделено внимание конкретным автобиографическим записям. Иван Алексеевич Толчёнов: «Властью Бога и в наказание грехов» Одним из ранних автобиографических источников, исходящих из купеческой среды и содержащих свидетельства религиозности купечества, является «Журнал или Записка жизни и приключений И. А. Толчёнова», изданный в 1974 году в Институте истории СССР АН СССР под редакцией Н. И. Павленко. Журнал был опубликован на ротапринте по рукописи, хранящейся в БАН, однако не полностью — целиком опубликованы записи только четырех годов, а именно: 1782, 1791, 1805 и 1812, а остальные годы представлены в отрывках. «Журнал» купца Ивана Толчёнова (1754–1825) уникален, потому что столь ранних купеческих 12 См.: Рябков Г. Т. Эволюция сословия русского купечества по «Жизнеописанию Барышниковых» (XVIII–XIX столетия) // Российское купечество от средних веков к новому времени. М., 1993. С. 121–124; Барклай И. Е. Дневники тверских купцов как историко-филологический источник // Дневники тверских купцов / Сост. И. Е. Барклай. Тверь, 2002. С. 3–8; Середа И. В. Дневник купцов Блиновых и его авторы // Очерки феодальной России. М., 2003. Вып. 7. С. 256–277; Кошенова Н. Ю. Источники личного происхождения о сибирском купечестве второй половины XIX — начала XX вв. Автореф. дисс. … канд. ист. наук. Барнаул, 2005; Судовиков М. С. Мемуары вятских купцов XIX — начала XX в. // Вопросы истории. 2007. № 2. С. 147–151; Аксенов А. И. Купеческие мемуары из собраний ОР РГБ: (Археографические заметки) // Российская реальность конца XVI — первой половины XIX в.: Экономика. Общественный строй. Культура: Сб. к 80-летию Ю. А. Тихонова. М., 2007. С. 290–302; Комлева Е. В. Из наследия красноярских купцов Ларионовых. Новосибирск, 2016. 13 Купеческие дневники и мемуары конца XVIII — первой половины XIX века. Сост. А. В. Семенова, А. И. Аксенов, Н. В. Середа. М., 2007. 14 Ransel 2009. Автобиографические тексты купечества 167 дневников дошло до нас мало. Записи непрерывно велись автором более сорока лет — с 1768 года по 28 августа 1812 года. Автор журнала, по его собственным словам, владевший грамотой с четырехлетнего возраста, и уже с тринадцати лет участвовавший в отцовском бизнесе по закупке зерна в хлебородных (главным образом, южных) губерниях и переправке его по воде в Петербург для оптовой продажи, был тонким наблюдателем, не чуждым философствования. Потому круг вопросов, затронутых в его «Журнале», обширен, однако само повествование лапидарно и заключается в перечислении ключевых повседневных событий, цен на товары, явлений погоды, рождений, свадеб, болезней и смертей в своей семье и среди знакомых. Ниже будут приведены и по возможности проанализированы фрагменты «Журнала» Толчёнова, отражающие черты его религиозного сознания и проявления благочестия. Иван Алексеевич Толчёнов на протяжении всей жизни постоянно фиксировал посещения церковных служб в разных городах, где он оказывался по делам своей хлебной торговли и семейной надобности, — в родном Дмитрове, в Москве (куда он ездил к тестю), в Петербурге, Твери, Нижнем Новгороде, Рыбинске, в волжских торговых селах Лыскове и Промзине. Иногда он посещал богослужения по два-три раза в день. Для примера приведем записи только за один месяц — январь 1776 года. Иван Алексеевич, будучи в Лыскове Нижегородской губернии, 1 января слушал всенощную и литургию в Успенской церкви, 5 января — заутреню «у Успения», а литургию «у Вознесения», 6 января — на всенощной был «у Успения», а литургию слушал «в Соборе», после чего участвовал «в крестном ходу на Иордань на реке Сундуке устроенную». 7 января литургию слушал «у Успения», 10 января — всенощную и литургию там же, 31 января «всенощную слушал у Успения, а литургию у Вознесения»15. Во время частых пребываний в Лыскове Толчёнов также регулярно ездил к обедне в Макарьевский монастырь, находившийся неподалеку16. Переехав в Москву в 1797 году, после фактического разорения, Толчёнов ежедневно истово молился в разных московских 15 Толчёнов 1974, 70–72. 16 Там же, 108–109. 168 Галина Ульянова храмах, а также иногда ездил с женой в паломничество в Косино (известное место паломничества в окрестностях Москвы — здесь, на Святом озере, явилась, выплыв из вод, чудотворная икона Святителя Николая, и сюда стекалось в двунадесятые праздники по нескольку десятков тысяч паломников, чтоб выкупаться в целебных водах), Троице-Сергиеву лавру и в другие места. Выскажем предположение, что стремление Толчёнова зафиксировать на бумаге факты регулярного исполнения религиозных обрядов было для него важным компонентом самоидентичности. Он желал выглядеть в собственных глазах (а возможно, и в глазах потенциальных читателей дневника, например потомков) человеком положительным — с благочестием, унаследованным от своих родителей, с пиететом к общепринятым ценностям. Дневник Толчёнова относится к тому типу дневников, которые фиксируют внешние события и практически не содержат фрагментов, где автор исповедуется перед собой или слушает свой внутренний голос. Но иногда в своих записях Толчёнов подспудно демонстрирует свою культурность и знание Евангелия, например цитируя начало проповедей, слышанных им от священника в этот день. К примеру, в записях 1778 года он пишет, что 22 июля слушал литургию в Пятницкой церкви и преосвященный в начале проповеди говорил из Евангелия того дня: «Виде Иисус мног народ, и милосердова о них» (Мф 14: 14). 24 июля 1776 года он был с семейством на освящении большой церкви в монастыре после ее ремонта и цитирует начало проповеди, которую говорил преосвященный на литургии: «Храм мой, Храм молитвы наречется» (Мф 21: 12)17. Во время поездок в Москву к своему тестю купцу Осоргину Толчёнов посещал службы в Успенском соборе в Кремле и затем подробно записывал, кто вел службу — «преосвященный Платон, а на молебне с ним было пять архиереев, то есть: ростовский, двое греческих и два грузинских»18. Сопряженность своих радостей и неудач с Божьим промыслом прослеживается в размышлениях автора дневника и в построении им повествования. В записях 1778 года содержится упоминание бури со снегом, которая в апреле потопила множество 17 Толчёнов 1974, 119. 18 Там же, 127. Автобиографические тексты купечества 169 судов с грузом пшеницы в плесах между Балахной и Лысковом, но не повредила суда Толчёнова. Погибли суда дяди Толчёнова — Ивана Ильича — «четыре росшивы с 2300 кулями, и Ложкиных одна росшива». Сохранность же своих судов Толчёнов объяснял силой провидения: «Из наших собственных от оного несчастия Всевышний Творец сохранил, ибо случились почти все Балахну прошедши и в безопасных плесах»19. В записях за 1779 год отражена храмоздательная деятельность семьи Толчёновых. Толчёнов пишет о поновлении приходской церкви Введения в Дмитрове, начатом еще его отцом (незадолго до внезапной смерти последнего): В сем году в церкви Введенской прибавилось от усердия родителя моего, а именно: купол на церкви вместо дерева покрыт белым листовым железом, купленным с заводу Демидова, а глава, поелику сначала сделана была непрепорциальна (искаженное слово «непропорциональна». — Г. У.), а весма мала, то переделана вновь двойная и обита белым железом, а на алтаре и трапезе кровли покрыты черным листовым железом и после выкрашены ярью20. Упоминает он и о других пожертвованиях от членов своей семьи — его мачеха Мавра Петровна пожертвовала во Введенскую церковь ризы, стихарь и епитрахиль «белые, парчовые». А «коштом Михайлы Осетрова» в Никольском приделе было повешено хрустальное паникадило. В 1780 году сам Иван Алексеевич Толчёнов к Пасхе пожертвовал Введенской церкви купленное им «паникадило медное о семи ярусах, весом в 16 пуд 28 фунтов»21. В 1783 году иждивением Толчёнова в каменной Ильинской церкви, «в трапезе на правой стороне» был сооружен придел во имя трех святителей Петра, Алексея и Ионы московских чудотворцев, о чем в дневнике отмечалось: «С июля приступив к делу, сперва сделан иконостас и совершены писанием святые иконы и надлежащая церковная утварь изготовлена»22. В 1786 году он упоминает о том, что на постройку при Введенской церкви каменной 19 20 21 22 Там же, 130. Там же, 159–160. Орфография подлинника. Там же, 163. Там же, 159, 160, 196. 170 Галина Ульянова колокольни дал 2960 рублей23. Вклады в благоустройство храма в этом случае были демонстрацией личного благочестия и продолжением семейной традиции в память об умершем отце. Купечество придавало большое значение построению и украшению церквей, ибо храм рассматривался как «памятник нетленный»24. Одна из немногих подробных эмоциональных записей в журнале, датированная 1787 годом, содержит описание болезни двух маленьких детей Толчёнова — сына Ленюшки и дочери Катиньки. В мельчайших подробностях пишет Толчёнов о симптомах болезни и страданиях детей, о лечении, вызове врача. Сын выздоровел, а дочь, несмотря на все предпринимаемые средства, спасти не удалось. Родители тяжело переживали смерть маленькой дочери, не достигшей по возрасту и года, и Толчёнов написал в журнал: Итак, властью Бога и в наказание грехов своих лишился я чрезвычайно милого дитяти. С самого рождения было совершенно здорова и покойна, а с приумножением возрасту всегда бодра и весела, а затеи детские превосходили ее возраст, равно и разум оказывался не по летам, ибо все вещи остроумно понимала и чрез то забавляла [приводит примеры]. <…> Лицом совершенно на меня похожа была и очень нежна и зубов имела два и один из них недоростшим при кончине и остался. <…> И ко мне чрезвычайно ласкова была25. Демонстрируя в словесном описании любовь к ребенку и родительскую заботу о нем, Толчёнов с позиций глубоко верующего объясняет свою утрату — «властью Бога и в наказание грехов своих». Представленное в журнале-дневнике жизнеописание Толчёнова позволяет за скупыми штрихами повествования увидеть, насколько жизнь дмитровского (а позже московского) купца была пронизана религиозным мировосприятием, организована внутри каждого дня исполнением основных обрядов и посещением богослужений. 23 Толчёнов 1974, 207. 24 Нами здесь использована формулировка из опубликованного некролога Александровского фабриканта И. Ф. Баранова (1807–1849). См.: Некоторые черты из жизни Александровского 1-й гильдии купца и почетного гражданина Ивана Федоровича Баранова. М., 1849. С. 9. 25 Толчёнов 1974, 216–217. Автобиографические тексты купечества 171 Прохоровы: «Живите не д ля себя, а д ля Бога, не в пышности, а в смирении» Сведения о религиозном укладе семьи текстильных фабрикантов Прохоровых дошли до нашего времени благодаря жизнеописанию Тимофея Васильевича Прохорова (1797–1854) — владельца Трёхгорной мануфактуры в Москве, потомственного почетного гражданина, мануфактур-советника и кавалера26. Его биографический очерк, созданный, видимо, хорошо знавшим его священником Иоанном Благовещенским, вначале был опубликован в журнале «Душеполезное чтение» в октябре 1860 года, а позже, в 1862 году, был помещен как пример полезной и благодетельной жизни в школьной хрестоматии. Автобиографические материалы, которые мы будем использовать, представляют собой вкрапления в авторский текст и охарактеризованы самим автором биографии: «Продолжительное личное знакомство с Тимофеем Васильевичем, письма и разные записки, и рассказы о нем брата его Константина Васильевича — вот источники, из которых заимствованы предлагаемые здесь сведения о жизни Тимофея Васильевича»27. Между бумаг Т. В. Прохорова была записка, где он записал свои детские впечатления и свои размышления о строгом образе жизни и благочестивом поведении своих родителей, и особенно подробно — матери. Свидетельства относятся к 1810–1830-м годам. Отец и мать исподволь разъясняли детям догматы веры и заповеди, требовали запоминания молитв, для чего дети по настоянию матери должны были многократно записывать их на бумаге: «Детей своих с самого младенчества приучала молиться Богу, становя их часто молиться с собою; а кто выучивался писать, тех заставляла переписывать канон кресту и все чтомые на неделе тропари и кондаки святым»28. Автобиографические источники свидетельствуют, что почтительное отношение к религиозным обрядам и традиция их исполнения (обращение к Богу) закладывались в атмосфере 26 Мануфактур-советник, московский купец Тимофей Васильевич Прохоров. М., 1862. С. 1–63. (Впервые опубликовано: ДЧ. 1860. Октябрь.) 27 Там же. С. 2. 28 Там же. С. 5. 172 Галина Ульянова семьи. Как и другие мемуаристы (Н. П. Вишняков, П. В. Медведев), Т. В. Прохоров сообщает о том, что поведение матери Екатерины Никифоровны сильно воздействовало в раннем возрасте на формирование эталона повседневного благочестия. Она была привержена частой молитве в течение дня и в любых сложных обстоятельствах: С самого детства молитвы в уединении и чтение псалмов и житий святых занимали ее каждодневно и неоднократно. Чувствуя скуку и уныние, от чего бы они не происходили, она тотчас становилась на молитву, или читала Пролог и другие жития святых и скука оканчивалась слезами и успокоением. Часто слышали мы, как она пела псалмы, или ирмосы, и пение прерывалось слезами. Псалмы — «Живый в помощи Вышнего» и «Не ревнуй лукавнующим» — повторялись ею чаще других29. Перечисленные названия молитв свидетельствуют о преобладании среди них текстов просительно-покаянного содержания. Если в семье Прохоровых мать давала ребенку эталон бытового религиозного поведения, формируя представление о регулярной молитве перед домашними иконами как поиске спасения, стремления к Богу и вечной жизни при наличии постоянного места домашней молитвы как очерченном сакральном пространстве внутри жилища, то отец наделял детей знанием моральных постулатов. Существовало семейное предание, что, предчувствуя скорую смерть, отец Василий Иванович Прохоров (1753–1815) завещал сыновьям соблюдать нравственные правила, которые потом были высечены на его надгробном памятнике на Дорогомиловском кладбище: «Любите благочестие и удаляйтесь дурных сообществ, никого не оскорбляйте, старших чтите, о других худо не разумейте, и не исчисляйте чужих пороков, а замечайте свои, живите не для себя, а для Бога, не в пышности, а в смирении, всех и кольми паче брат брата любите»30. Внутри текста Прохорова рассказ о горячих молитвах матери соединен с характеристикой ее положительных человеческих 29 Мануфактур-советник, московский купец Тимофей Васильевич Прохоров. С. 3–4. 30 Там же. С. 10–11. Автобиографические тексты купечества 173 качеств: «Лжи, коварства, обмана и лести она не терпела и уклонялась от тех обществ и лиц, в которых эти недостатки не были исправляемы. Детям своим и ближним часто внушала справедливость в делах и словах»31. Можно высказать предположение, что назидательные беседы матери с детьми и лексически, скорее всего, строились на примерах из церковных текстов. Например, Прохоров упоминает слова матери, что «праздность гибельна», свидетельствующие о том, что мать в общении с детьми своими словами передавала идею важной в православном молитвенном правиле молитвы преподобного Ефрема Сирина, обязательной к чтению во время Великого поста («Господи и Владыко живота моего! Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми!»). Даже при очевидной посмертной идеализации сыном образа матери, записка Прохорова предоставляет факты, освещающие систему воспитания в купеческой семье, построенную на религиозных заповедях и артикулируемую с помощью церковной лексики. Т. В. Прохоров многократно описывал стремление матери воспитать в детях строгость нравов через следование благочестивым образцам: «Детям своим она внушала целомудрие и благословенную брачную жизнь, советуя им от помыслов ограждаться молитвою и душеполезным чтением, удаляться неизвестных, кольми паче соблазнительных товариществ и не читать соблазнительных книг»32. Своим поведением, по словам сына, мать подавала детям пример сопротивления унынию и тяготам жизни: «С самого раннего детства и до конца жизни, при всех переворотах, никогда не жаловалась, а всем была довольна и за все благодарила Бога, часто повторяя слова Давида: „Мал бех и состарехся и не видел праведника оставлена“»33. Также Е. Н. Прохорова твердила детям, что надо «помнить бедных, особенно родственников не оставлять в нужде, старых и немощных призревать и покоить, а малолетных научить, воспитать и устроить». Родительница следовала этому правилу и «несколько девочек из дальних родственниц бедных 31 Там же. С. 3–4. 32 Там же. С. 4. 33 Там же. С. 5. 174 Галина Ульянова она воспитала у себя и выдала в замужество с приличным награждением»34. Также в записке было сказано, что Прохорова занималась устройством женской школы, сама кроила и шила для бедных учениц рубашки. Как и в других мемуарах и дневниках, в жизнеописаниях Прохоровых упомянуты дальние и близкие паломничества, которые были важными событиями в религиозной жизни семьи. Представитель второго поколения владельцев Трехгорной текстильной мануфактуры Константин Васильевич Прохоров каждые несколько месяцев уезжал из Москвы на богомолье в какую-нибудь обитель — в жизнеописании фабриканта упомянуты монастыри, связанные с именами Сергия Радонежского, Антония и Феодосия Печерских, Тихона Задонского, Саввы Звенигородского, Иосифа Волоцкого35. Еще одним документом, приводимым внутри текста жизнеописания, является письмо Т. В. Прохорова из Мюнхена (где он оказался во время путешествия по Германии) 14 февраля 1847 года. Письмо содержит его размышления о собственной жизни, об итогах сделанного за пятьдесят лет. Оно было направлено Прохоровым своему духовному отцу, священнику Благовещенскому, и носит характер эпистолярной исповеди. По словам самого священника, Прохоров «сокрушался, что не всегда успевал благим побеждать в себе злое», и письмо это проникнуто «духом самоиспытания и самоосуждения». Прохоров писал: Сего дня исполнилось мне 50 лет, и я вступаю на степень старчества. Страшит меня число десятилетий, мною прожитых. Здесь, в удалении от дел и забот я мог рассмотреть протекшую жизнь: но что ж увидел? Ничем не похвалюсь, кроме того, что Господь не отступил от меня: Он показывал мне путь и хранил меня. При этом сознаюсь, что и недостоин был милости Господней и не благоговел к ниспосылаемой мне благодати <…> тем не менее, ею живу и движусь. Испытывал 34 Мануфактур-советник, московский купец Тимофей Васильевич Прохоров. С. 5. 35 Материалы к истории Прохоровской Трехгорной мануфактуры и торгово-промышленной деятельности семьи Прохоровых. Годы 1799–1915. М., б. г. С. 108–109, 124–125. Автобиографические тексты купечества 175 во уединении, сколь благ Господь, удивлялся Его величию и премудрости, но не уловил эти блаженные минуты, чтобы начать и постоянно продолжать и окончить жизнь под благодатию, то есть, чтобы дух Христов постоянно царствовал в моей природе духовной. <…> Наступил шестой десяток лет и надо устроять себя в человека по образу Создавшего его 36. В другом письме он иронически писал: Вот еще мои грехи — непостоянство в достижении цели спасения, подобное непостоянству погоды; забвение обетов, неусердное памятование дальних родных, мечтательность о своих талантах и опытах, кои были незрелы, дерзость, гордость, вмешательство не в свои дела из мнимо-доброй ревности, осуждение, страсть учить других; я хотел бы всю Европу учить — до того мечты простирались37. Сам факт переписки с духовником важен для понимания и оценки саморефлексии купца Прохорова. Он пытался оценивать себя в категориях греховности и искупления грехов, анализировал свои поступки в молодом и среднем возрасте. Прохоров судил себя строго, особенно укоряя за гордыню и высокое самомнение. Вишняковы: «Богу молиться — вперед пригодится» В 1903–1911 годах Николай Петрович Вишняков (1844–1927), потомок известного рода владельцев золотоканительной фабрики на Якиманке и гласный (депутат) Московской городской думы, опубликовал историю своей династии в трех частях38. Наряду с реконструкцией генеалогии и архивными документами, это издание включило воспоминания Н. П. Вишнякова, внутри которых в виде вкраплений приведены письма его родителей друг 36 Мануфактур-советник, московский купец Тимофей Васильевич Прохоров. С. 63. 37 Там же. С. 62. 38 Вишняков Н. П. Сведения о купеческом роде Вишняковых. Ч. 1. М., 1903; Ч. 2. М., 1905; Ч. 3. М., 1911. 176 Галина Ульянова к другу за 1825–1846 годы с комментариями Вишнякова. То есть мы имеем своеобразный источник — не прямой, а с вкраплениями старых документов, прежде всего эпистолярных, внутри мемуаров. Эти эпистолярии и комментарии к ним мемуариста и будут нами далее рассмотрены. Стоит сказать несколько слов о Н. П. Вишнякове — будучи младшим сыном в семье, он не пошел по коммерческой части, а окончил физико-математический факультет Московского университета, увлекся геологией и палеонтологией, совершенствовался в этих науках в Венском университете, стал известным ученым и коллекционером окаменелостей. Вишняков обладал широкой эрудицией, наблюдательным и острым умом и очевидным литературным даром. В этой трехсотстраничной семейной саге, отпечатанной «в количестве 100 экземпляров, не предназначенных для продажи», то есть только для родственников и друзей семьи, мы находим важные сведения о религиозности московского купечества, исполнении православных обрядов. Вишняков, вспоминая свое детство, пришедшееся на вторую половину 1840-х — 1850-е годы, рассуждал о соотношении внутренней и внешней сторон веры: «Как y отца, так и y моей матери основы мировоззрения и морали покоились на религиозных началах, a в нашей среде религиозность почти всегда отождествлялась с церковностью: одну от другой не отличали. Религиозным считался только тот, кто был богомолен, ходил в церковь; кто не ходил или ходил редко, тот считался нерелигиозным»39. Воспитание в рамках строгой религиозности и благоговейного отношения к предметам культа отражено в жизнеописании Петра Михайловича Вишнякова — отца мемуариста. В частности, Н. П. Вишняков подробно описал историю семейной святыни — иконы Казанской Божией Матери, данной бабушкой Авдотьей Петровной своему сыну, девятилетнему Пете, при переселении от своих обедневших и уже немолодых родителей (отцу было 60, а матери 47) к родственникам — старшей сестре Вере и зятю, богатому фабриканту Семену Серебренникову (впоследствии Алексееву), решившим принять мальчика ради 39 Вишняков. Сведения. Ч. 3. С. 19. Автобиографические тексты купечества 177 помощи родителям и в целях приобщения к купеческим занятиям в качестве помощника на фабрике. Когда переселение к Алексеевым было окончательно решено, бабушка Авдотья Петровна, заливаясь слезами, сняла со стены старинную семейную икону Казанской Божией Матери и благословила ею сына на новую жизнь. Затем облобызавшись с ним, она вручила ему серебряный аннинский рубль «на счастье». Оба дара отец мой благоговейно берег. Икону Казанской Божией Матери — «родительское благословение» — считал он первым своим сокровищем и приписывал молитвенному обращению к ней особое значение. В его письмах, полвека спустя, неоднократно встречается упоминание об этой иконе40. Анализируя письма своего отца к жене (матери мемуариста), написанные в период 1825–1846 годов, Н. П. Вишняков размышлял о его религиозности. Конечно, очевидна рефлексия человека другого поколения, умеющего рассуждать о корнях и степени религиозности, и демонстрация уже пожилым мемуаристом почтительности к отцу, однако сам отрывок содержит факты, которые важно учитывать для характеристики купеческого самосознания. Вишняков отмечал: Прежде всего останавливает внимание его религиозность, как фундамент всего его мировоззрения. В ней коренился, как всегда, большой устой нравственной силы. Вышедши из среды строго православной, он горячо веровал в Божественный Промысл и в те догматы, которым учит Церковь, не мудрствуя лукаво. К самому поминанию имени Божия он относится с особым уважением и пишет обыкновенно слово Бог большими буквами. В радости он благодарит Бога и его милости, в горести обращается к Нему за утешением41. В одном из писем к жене, датированном 1827 годом и уже цитированном нами в начале статьи, П. М. Вишняков хвалил супругу за молебен св. Макарию, покровителю Нижегородской 40 Вишняков. Сведения. Ч. 2. С. 38. 41 Там же. С. 81–82. 178 Галина Ульянова ярмарки, словами пословицы: «Богу молиться — вперед пригодится». Н. П. Вишняков при своем рационалистическом мировоззрении, сформированном уже во второй половине XIХ века, дал парадоксальную, на взгляд современного человека, аргументацию глубокой религиозности отца, считая, что стремление к благочестию было столь сокровенным, что П. М. Вишняков не поминал имени Бога всуе. То есть мемуарист ставит акцент в своем повествовании на наличии и ценности интериоризированной религиозности более, чем на очевидных признаках внешнего благочестия. Он подчеркивал: Благочестие это было искреннее и глубокое, и глубина его доказывается лучше всего тем, что отец в письмах говорит вообще очень мало о религиозных предметах. Ни из чего не видно, чтобы он придавал преувеличенное значение обрядовой стороне религии, непомерно частому посещению церквей, частому служению молебнов, собиранию реликвий, a тем менее общению с лицами духовного звания. Поэтому нельзя не прийти к заключению, что отец был благочестив в лучшем смысле слова, без всякого оттенка ханжества, суеверия и фетишизма42. Однако тут же он замечал, что этим его отец отличался от очень многих представителей тогдашнего купечества. Видимо, мемуарист подразумевает повышенную интеллектуальную развитость и человеческую чуткость своего отца. И приводит еще пример: «В 1826 г. он писал с ярмарки: „Богу благодарение, по сие число все хорошо, и впредь полагаюсь на помощь Божию, да сохранит Его святая десница!“ Это одна из многих подобных тирад, в которых просто и определенно выразилась главная основа его религиозных убеждений»43. В сентябре 1829 года П. М. Вишняков завершает одно из писем жене такими словами, демонстрирующими его мироощущение как зависящее более от внешнего миропорядка, чем от своего желания: «Начинаем товары убирать; расчеты делаем и еще торгуем. О выезде писать не могу, ибо как Бог поможет 42 Вишняков. Сведения. Ч. 2. С. 81–82. 43 Там же. Автобиографические тексты купечества 179 окончить дела свои. Но, кончивши и помолясь Создателю нашему Богу, Пресвятой Матери Его Казанской и угодникам Его Макарию и моему ангелу Петру митрополиту, и тогда к тебе и детям нашим буду лететь на свое жилище»44. Более подробно Н. П. Вишняков писал о религиозном поведении матери — Анна Сергеевна (происходившая из купеческой семьи Болдыревых, которые переселились в Москву из Малоярославца и вели меховую торговлю) «без ханжества и аффектации была очень богомольна». А. С. Вишнякова по утрам и вечерам подолгу молилась, прочитывая молитвы вслух, перед большим киотом «со старинными иконами в серебряных и позолоченных ризах, озаренных светом неугасимой лампады» у себя в спальне, и «никогда она не пропускала церковных служб в воскресные и праздничные дни45. Мемуарист также отмечал, что его мать после посещения церкви возвращалась домой в сосредоточенности и умилении и, проходя через парадные залы в свою комнату, останавливалась в каждой перед иконами и «истово крестилась». В памяти Вишнякова остался эмоциональный отпечаток настроения матери в этот момент: «На лице ее написан такой мир, такой внутренний подъем, что и я, глядя на нее, проникаюсь тем же чувством. Как мне становится хорошо с ней! Мы как бы сознаем невидимое присутствие Божества, благого и милостивого, и это сознание наполняет наши души невыразимым блаженством… В эти минуты хотелось всех обнять и быть всегда добрым, добрым»46. Если в женской сфере жизни ежедневные личные молитвы были о здоровье и благополучии семьи, то в сфере мужской жизни религиозные практики осуществлялись в контексте купеческих профессиональных занятий — промышленности и торговли. В связи с этим примечателен один из купеческих обычаев, касающийся упоминания имени Бога. Следует сказать, что искание Божьего покровительства в делах коммерции у многих московских купцов выражалось в том, что в торговых книгах записи начинались с креста или со слов «Господи Благослови» 44 Там же. С. 75–76. 45 Там же. Ч. 3. С. 19–20. 46 Там же. 180 Галина Ульянова в верхнем правом углу первой страницы амбарной книги (такие книги попадаются в архивах ряда фирм в Центральном государственном архиве г. Москвы). В воспоминаниях Н. П. Вишняков обращает внимание на подобную деталь оформления писем своего отца в Москву с Нижегородской Макарьевской ярмарки (там П. М. Вишняков ежегодно проводил пару месяцев, обычно с июля по сентябрь) для заключения сделок по оптовой торговле: «При начале письма отец почти всегда ставит крест в знак того, что пишет, испрашивая Божьего благословения»47. Упомянуты у Вишнякова и важнейшие для купеческой практики социализации совместные молебны в торговых рядах (например, известно, что в Верхних торговых рядах в Москве в общественном коридоре имелась так называемая «рядская икона» — молебны перед нею упомянуты в ряде мемуаров, например в воспоминаниях И. А. Слонова, а также видны на старых фотографиях, например в фотоальбоме Н. А. Найденова «Верхние торговые ряды», изданном в 1890 году). Рабочий день торговцев начинался и заканчивался молебном. Во время молебна происходила духовно-эмоциональная синхронизация сознания сообщества торговцев, в своей трудовой жизни поставленных в отношения скорее конкуренции, чем сотрудничества. (Слонов упоминает, что помимо ежедневных молебнов были и торжественные молебны, на которые привозили из церквей и часовен особо чтимые святыни48.) Общий молебен (как ежедневный, так и ежегодный торжественный), несомненно, был одной из важных форм социализации. Это было связано не только с самим религиозным церемониалом, но и с совместной подготовкой к празднику — сбором денег, покупкой материалов для декорирования. Н. П. Вишняков пишет, что его отец в письмах жене (матери мемуариста) упоминает о совместных молебнах во время Нижегородской ярмарки. После долгой дороги на ярмарку, занимавшей около трех дней на лошадях, следовало помолиться, прежде чем приступить к делу. 47 Вишняков. Сведения. Ч. 2. С. 61. 48 Слонов И. А. Из жизни торговой Москвы: (Полвека назад). М., 1914. С. 135–136. Автобиографические тексты купечества 181 На следующий уже день после ранней обедни служится молебен Казанской Божией Матери и чудотворцу Макарию. Иногда и в Москве одновременно с этим мать моя служит такой же молебен, к большому удовольствию отца. Благодарю, — пишет он в 1827 году, — за то усердие к Божией Матери и преподобному чудотворцу Макарию. Дело хорошее! Богу молиться — вперед пригодится49. Св. Макарий считался покровителем ярмарки, a потому в переписке Вишняковых его имя упоминается из года в год неизменно, но иногда вместо молебна Казанской проводился молебен Феодоровской Божией Матери, a также московским чудотворцам Петру, Алексию и Ионе (св. Петр митрополит был покровителем П. М. Вишнякова)50. Молебны на Нижегородской ярмарке не были чисто этикетными, купцы, служа молебны, радели о благополучной торговле, ведь ярмарка давала до 40–60% годовой выручки. Вишняков отмечал, что его мать следовала строгому порядку чтения молитв и поведению в соответствии с разделением дней на будние и праздничные. А. С. Вишнякова читала «Апостол и Евангелие текущего дня» и молитвы святым, память которых приходилась на этот день. В воскресные и праздничные дни она не бралась ни за какие дела, только читала духовные книги после посещения храма. Ее сын писал: «Большие праздники она проводила по-пуритански, считая грехом какое-нибудь светское занятие, даже свои невинные ручные работы вязанье или вышивание на пяльцах»51. В старости, когда немощь и болезни не давали А. С. Вишняковой возможности долго стоять на ногах на церковной службе или на домашней молитве, она молилась, сидя в кресле. Одно из доказательств благочестивого поведения матери Н. П. Вишняков видел в том, что «после нее осталась еще масса списанных ею молитв, проповедей, духовных стихов и выписок из духовно-нравственных книг». Некоторые выписки были сделаны ею самою, другие — рукою отца, a после смерти 49 Вишняков. Сведения. Ч. 2. С. 70. 50 Там же. 51 Там же. Ч. 3. С. 20. 182 Галина Ульянова П. М. Вишнякова — брата мемуариста Сергея, которого мемуарист назвал главным сподвижником матери по церковным делам. В качестве примера приводится записка, содержащая разговор из книги «Бисер златой» (распространенная в простонародном чтении апокрифическая рукопись ходила в списках XVII — начала XIX века). «Правда, культурное значение этих выписок не всегда высокого достоинства», — замечал мемуарист, получивший по сравнению со своими родителями хорошее образование и, видимо, знакомый с критикой «Бисера златого» Максимом Греком и рядом других православных мыслителей. С одной стороны, Н. П. Вишняков гордился книжными увлечениями матери, с другой — осознавал профанный характер большинства этих выписок, свидетельствующих о наивном восприятии излагаемых религиозных идей. Что же касается поведения родителей как образца для подражания, то мемуарист отмечал, что богомольность матери, а также и няни имела на него большое влияние: «Я стал сам богомольным и набожным мальчиком. Няня выучила меня и грамоте, и первым молитвам: с самого раннего возраста я читал на память не только главные молитвы, но и длинный псалом „Помилуй мя, Боже“»52. Интересно замечание Вишнякова, что его, когда он был ребенком, «вовсе не принуждали посещать церкви», но он сам испытывал значительную тягу к посещению храмов и «любил ходить по праздникам к поздней обедне» или к вечерней службе в разные храмы (помимо своего приходского) и вообще посещать новые церкви, иногда находившиеся довольно далеко от дома. В приходском храме, посещаемом Вишняковыми, не бывало поздних обеден — в их ближайших квартах жило в основном купечество и ремесленники — сословия, привычные к раннему бодрствованию с утра в силу своих рабочих занятий. Поздние обедни «считались чем-то вроде поблажки людской лени и не особенно одобрялись ревнителями благочестия», однако проводились в некоторых храмах в районах Москвы, населенных «барынями»-дворянками. Мальчик в возрасте четырех-одиннадцати лет ходил с няней по городу пешком («лошадей нам 52 Вишняков. Сведения. Ч. 3. С. 45. Автобиографические тексты купечества 183 для наших экскурсий не давали, a на извозчиках почему-то не принято было ездить»), поэтому выбирались храмы в пределах досягаемости, в своем районе Замоскворечье это был чаще всего храм Всех Скорбящих на Ордынке, где поздняя обедня начиналась в 11 часов и где «хорошо пели». К вечерним службам, по воспоминаниям Н. П. Вишнякова, он с няней ходил в дальние храмы и «частенько рвение мое завлекало нас в улицы довольно отдаленные». Ребенка привлекала как эстетика внешней стороны религиозной практики, так и новые познания в церемониале богослужений. В воспоминаниях упомянуты названия икон «Троеручица», «Неувядаемый цвет», «Нечаянная радость», содержание которых мальчику разъясняла, в меру своего понимания, няня. По названиям этих икон можно определить возможные маршруты пеших путешествий мальчика с няней по городу. Например, списки иконы «Троеручица» в Москве были в трех местах — в Троицком соборе Свято-Данилова монастыря (3,5 км от дома Вишняковых на Якиманке), в церкви Успенья в Гончарах (около 3,8 км) и в церкви Живоначальной Троицы на Воробьевых горах (6,8 км), так что вероятнее посещение двух первых пунктов в списке. Следует отметить еще одну функцию православных монастырей и храмов в пространстве города в первой половине XIX века — их территория для местных жителей нередко была местом отдыха на природе, созерцания природы в садах на монастырской или храмовой территории. Вишняков пишет, что во время прогулок он с няней посещал «дворы при церквах, так называемые „монастыри“, особенно те, которые были попросторнее и где было побольше зелени», и перечисляет известные храмы Замоскворечья — Спаса в Наливках, Иоанна Воина. Эти зеленые пространства, по словам мемуариста, в первой половине XIX века «заменяли собою публичные сады, которых, как известно, в Замоскворечьи не существует» и служили для детского пребывания на свежем воздухе: Тут, бывало, копошится целый рой детей, составлявших своими пестрыми костюмами, веселыми криками и подвижностью хотя резкий, но не непримиримый контраст со святостью места. Напротив, нельзя было не сознавать известной гармонии между той видимой жизнью, 184 Галина Ульянова которая ключом кипела в шумной детворе, и невидимым благим присутствием Того, который сам любил детей53. В мемуарах Н. П. Вишнякова содержатся размышления о роли церковного прихода, выполнявшего важнейшую коммуникативную функцию в соседском сообществе в большом городе. После семьи приход являлся следующей по значимости общественной институцией, через которую происходило структурирование социума вне экономической сферы. Вишняков отмечал: «При замкнутости семейной жизни и отсутствии общественных интересов, церковь служила центром, объединявшим небольшой мирок прихода. Если прихожане и не были официально знакомы между собой, то во всяком случае были друг другу хорошо известны. Каждое семейство имело свое определенное место»54. Упорядочение и регулярность самого поведения каждого прихожанина выражались прежде всего в том, как располагались в пространстве храма люди. Богатое и стоящее в верхней части местной соседской иерархии семейство купцов Вишняковых внутри пространства церкви имело постоянное место, близкое к алтарю, а именно позади правого клироса (где во время службы находились певчие и чтецы). Место это считалось почетным. При этом члены большого семейства, насчитывавшего в разные периоды времени от двенадцати до двадцати человек, внутри своего круга также соблюдали определенный порядок. А. С. Вишнякова была женой купца Вишнякова во втором браке, она была моложе супруга на 27 лет (П. М. Вишняков родился в 1781 году, а она родилась в 1808 году). От первого брака ее мужа (в 35 лет он женился на 16-летней Софье Чероковой) было шесть детей, из которых до взрослого возраста дожили четверо — два сына и две дочери. Во втором браке (когда 43-летний Петр Михайлович женился на 16-летней Анне) родилось еще четверо сыновей. Ей пришлось воспитывать детей от двух браков. А. С. Вишнякова овдовела в 39 лет, и поскольку в завещании ее супруга содержалось условие, чтобы в течение шести лет все семейство жило вместе, не разделяясь, то дети от обоих браков 53 Вишняков. Сведения. Ч. 3. С. 57. 54 Там же. С. 41. Автобиографические тексты купечества 185 продолжали жить вместе и вместе посещали церковь — обязательно всенощные и обедни по воскресеньям и в праздничные дни (дома могли остаться только тяжелобольные). Н. П. Вишняков пишет, что его мать как глава семейства после смерти отца стояла во время службы за клиросом в углу у стены, вокруг нее становились невестки (то есть жены сыновей и пасынков), маленькие дети вставали перед ними. Взрослые мужчины «предпочитали стоять поодаль, y свечного ящика, рядом с церковным старостой». Представленное в размышлениях Вишнякова мироощущение ребенка, постоянно пребывающего в созерцании церковной архитектуры и икон в каждой комнате родительского дома, сопереживание во время богослужений в храмах и во время домашних молитв матери, свидетельствует о том, насколько жизнь купеческой семьи была пронизана идеей внешнего и внутреннего благочестия. Но если для главы семьи — напряженно занимавшегося бизнесом купца — обращение к молитвам и исполнение обрядов было важным поведенческим стереотипом, верой в необходимость Божьего покровительства в коммерции, то для большинства женщин купеческих семейств религиозность имела более широкое поле проявления. Это было связано с неразделенностью духовной и бытовой сторон жизни в сознании супруги и матери, постоянно волнующейся за жизнь и здоровье близких, прежде всего детей. Для ребенка же именно семейное посещение служб способствовало постепенному усвоению Священного предания и подробностей житий святых — Вишняков пишет о пристальном рассматривании им росписей, их запоминании во время пребывания на длящемся два-три часа богослужении. Внимание ребенка было обращено на находившуюся возле семейного места большую икону московских святителей Петра, Алексия и Ионы в позолоченной ризе, и Вишняков отмечает, что «икона эта служила постоянным предметом моего детского любопытства». Спустя шестьдесят лет мемуарист подробно описал изображение: Посредине ее, на большом поле, изображены были во весь рост три угодника, a кругом, на мелких полях, — отдельные события из их жития; внизу, на уровне моих глаз, приходились изображения обретения 186 Галина Ульянова их мощей, с лежащими и стоящими фигурами. Я усиленно разглядывал их, стараясь вникнуть в их смысл, и долгое время безуспешно: надписи были неразборчивы, и понять было трудно, что изображали темные лики и руки, глубокими впадинами выделявшиеся на сверкающем от свечей золотом фоне ризы55. Не только визуальное впечатление, но и чтение назидательной литературы пробуждало сильные эмоции. Вишняков пишет, что в возрасте до одиннадцати лет (когда пошел в школу) он брал у своей матери Четьи-Минеи и с большой охотой и увлеченностью читал жития православных святых, особенно подвижников и мучеников. Но этим чтением он скорее удовлетворял свою жажду чтения исторических сюжетных книг про героев, чем сознательную тягу именно к религиозному чтению. Интересно здесь замечание мемуариста о том, что «вопреки тому, что часто случается со впечатлительными детьми, я никогда не имел склонности переводить этот интерес на личную почву, и мне никогда не приходило в голову самому думать о подвижничестве, о монашестве». Анализируя свои детские ощущения, Вишняков в пожилом возрасте, своим умом ученого, приходит к мысли, что ему в юном возрасте «был более понятен внешний трагизм первых веков христианства, чем само христианство». Он добавляет: «За что собственно страдали люди, было для меня в сущности безразлично; занимательна была лишь декоративная обстановка: жертвоприношения идолам, свирепые игемоны (римские военачальники — гонители первых христиан. — Г. У.), жестокие тюремщики, сверхъестественные видения, процедура мучений и казней»56. Из высказываний Вишнякова следует, что ЧетьиМинеи вызвали у него интерес в том возрасте, когда у мальчика возникает потребность в чтении приключенческой литературы, то есть это не было следствием его осознанной религиозности: «Весьма скоро однообразие житий мне прискучило, и я охладел к ним постепенно. A пользу они мне принесли несомненную: я выучился, сам того не замечая, церковнославянскому языку»57. 55 Вишняков. Сведения. Ч. 3. С. 41. 56 Там же. С. 115. 57 Там же. Автобиографические тексты купечества 187 Таким образом, в мемуарах Н. П. Вишнякова показано, как религиозный уклад семьи дал толчок гуманитарному развитию личности мемуариста, прежде всего через чтение назидательной литературы. Семейная сага Вишняковых интересна тем, что дает усложненную характеристику повседневной жизни православного купеческого семейства: строгое следование обрядовой стороне религии не носило характер аскезы, а органично сочеталось у отца мемуариста, П. М. Вишнякова, со светскими развлечениями. Обе его супруги были купеческими дочками, воспитанными в подражании дворянкам, — они не просто умели читать, писать и считать, но знали русскую литературу и немного французский язык, играли на фортепьяно. Н. П. Вишняков пишет, что его отец, женившись на матери в 1824 году, «охотно посещал театр, оперу и драматические представления, и не отказывал впоследствии и своим детям в этом удовольствии. Греховным он ни в каком случае посещение театра не считал. Он любил слушать игру матери на фортепьяно и учил музыке и рисованию своих детей»58. На примере истории династии, представленной в издании Н. П. Вишнякова, мы видим что на уровне второго и третьего поколений идет рефлексия относительно поколения родителей, их типа религиозности, исполнения обрядов. Третье-четвертое поколение «старинного» купечества (считая от момента поступления в сословие в конце XVIII века) росло и воспитывалось в эпоху второй половины или последней трети XIX века, было привито нигилизмом литературным и бытовым, хорошо образовано. Высказываясь о старшем поколении, оно имело любовный, но весьма критический взгляд на патриархальные и чистые нравы родителей. Герасим Иванович Хлудов: «Что за радость на душе происходит» Герасим Иванович Хлудов (1821–1885) — мануфактур-советник и купец первой гильдии — был совладельцем (вместе с братом Алексеем) торгового дома «А. и Г. Ивана Хлудова сыновья». 58 Там же. Ч. 2. С. 81. 188 Галина Ульянова Фирма была основана в 1842 году и торговала бумажной пряжей, производимой на фабрике Хлудовых в Егорьевске Рязанской губернии (сейчас Московская область). По собственным словам, Герасим Иванович «родился в Москве на берегу Яузы, близ Яузского моста в доме Щёкина». Позже семья переехала на Мещанскую улицу. Герасим с четырнадцатилетнего возраста и в течение сорока лет вел дневник под названием «Памятная книга»59, где записывал, наряду с семейными событиями, свои впечатления от посещений храмов, театров, прогулок по Москве. Дневнику Герасим Иванович поверял все свои размышления, включая и мысли о своем здоровье и самочувствии. Такие записи почти не встречаются в других дневниках. Из дневника мы узнаем, что смышленый мальчик с детства отличался тягой к учению. Видя это, отец вначале отдал шестилетнего Герасима в простонародное уездное Адриановское училище, находившееся на соседней Второй Мещанской улице, а когда сыну исполнилось двенадцать лет — в московскую Практическую академию коммерческих наук. С большим рвением подросток окунулся в учебу, и ему особенно нравилось изучать иностранные языки — немецкий и французский. Но через два года ученье пришлось завершить из-за скоропостижной смерти отца и старшего брата Тараса. Хотя отец на смертном одре сказал о Герасиме: «Не брать из Академии», братья не смогли выполнить волю родителя — ему надо было участвовать в семейной торговле. Купеческих сыновей начинали рано приобщать к семейному бизнесу. Уже с тринадцати лет Герасима брали на Макарьевскую ярмарку — в возрасте девятнадцати лет он записал в дневнике, что едет на ярмарку шестой раз. Хотя отец Г. И. Хлудова был в юности еще крестьянином из дальнего угла Московской губернии, пришедшим в Москву и поступившим в купечество, Хлудовых никак нельзя было причислить к «темному царству» — они вели необычный для купеческой среды образ жизни. В очерке известного в свое время публициста Д. Покровского, опубликованном в журнале «Исторический вестник» в 1893 году, об усадьбе Г. И. Хлудова было 59 Хлудов. Памятная книга. С. 43–44. Автобиографические тексты купечества 189 сказано: «Дом свой Герасим Иванович вел на самую утонченную ногу, да и сам смахивал на англичанина. У него не раз пировали министры финансов и иные тузы финансовой администрации. Сад при его доме, сползавший к самой Яузе, был отделан на образцовый английский манер и заключал в себе не только оранжереи, но и птичий двор, и даже зверинец». Герасим Хлудов обладал литературным даром и утонченным вкусом, обостренно переживал виденное. Он, например, оставил яркий рассказ о дне закладки храма Христа Спасителя в Москве 11 сентября 1839 года: «В восемь часов утра, надевши шинель и взявши свою трость, я отправился к церкви Василия Блаженного, чтобы смотреть церемониальное шествие на закладку Храма Христа Спасителя. Народу всех возрастов было неисчислимое множество, всяк спешил занять себе место, чтобы наслаждаться зрелищем на Венценосного государя и Наследника. Войско было всех родов, как конное, так и пешее»60. Герасим Иванович был благочестив в поведении, ценил честность в бизнесе и в семейных отношениях, но не был слишком усерден в исполнении религиозных обрядов. Судя по записям в его «Дневнике», он посещал храм часто, но нерегулярно. Однако он любил ездить в подмосковные монастыри — в Новый Иерусалим, в монастырь св. Саввы в Звенигороде, в Берлюковскую пустынь. В 1838, 1840, 1841, 1863 годах Г. И. Хлудов упоминает в дневнике, что в начале июня совершал паломничество (обычно с кем-либо из четырех его братьев) в Сергиеву Лавру. Эти пешие походы всегда были приурочены к 5 июня, когда отмечалась память св. Сергия Радонежского. В 1863 году в дневнике находим запись, что Хлудов «ходил пешком к Троице» (то есть в лавру)61. Для примера взглянем на записи Герасима Ивановича, сделанные в рождественские и новогодние дни в разные годы. В 1836 году пятнадцатилетний Герасим пишет в дневнике: «25 декабря, в день Рождества Христова, была до 12 часов хорошая погода, а с 12 часов был маленький снег. В сей же день был с братцем Савелием в Донском монастыре. Сей год был весьма плодороден, так что цены на ржаной хлеб доходили до 60 копеек 60 Там же. 61 Там же. С. 182. 190 Галина Ульянова за пуд». В 1839 году: «В этом году, 25 декабря, в день Рождества Христова, как нарочно, что с нами никогда не случалось, мы простояли решительно всю заутреню»62. Запись за 1842 год гласит: «25 декабря. Бывши сегодня за поздней обедней у Вознесения, что у Серпуховских ворот, я слышал известного проповедника Терновского. Речь рекой текла из уст проповедника. Что за слова, какая мысль, дикция и вид проповедника — все имеет полное совершенство… Надлежит заметить, что он проповеди говорит всегда экспромтом. Но мысли, какие им созданы в одном мгновение, не создать другому священнику во всю свою жизнь. Он начал говорить тихо, но потом, как будто невероятная сила его воодушевила — громко. В церкви было заметно всеобщее внимание и благоговение, хотя народу было очень много»63. «Дневник» отразил повседневную религиозную обрядность купеческой семьи. Алексея Ивановича Хлудова перед женитьбой «благословили образом» (19 октября 1836). Хлудов пишет, что «перебрались в новый дом, накануне сего дня была совершена всенощная и молебное пение Казанской Божьей матери» (22 октября 1836). В 1837 году во время десятидневной болезни брата Тараса Ивановича, наряду с визитами докторов Воробьевского и Кондюшевского, отмечено появление приходского священника Михаила Ивановича, который исповедал больного 26 мая, а 30-го причастил, однако спасти больного не удалось, 4 июня он скончался, и 7 июня его «в Духов День, понедельник, отпевали в церкви Косьмы и Дамиана». За этот же год отмечено, что мать Герасима Ивановича Меланья Захаровна 31 декабря «в день Ангела своего исповедовалась и приобщалась Св. Таинств»64. В 1839 году семнадцатилетний Герасим пишет о паломничестве в Троице-Сергиеву лавру: «Июня пятого дня, в день св. Сергия я был у Троицы, ходил в Вифань, купался там на тамошних прудах, отстоял всенощную и обедню и был на трапезе у братии, на которой присутствовал Филарет, и были накрыты белыми скатертями и убраны цветами столы и уставлены 62 Хлудов. Памятная книга. С. 28, 36. 63 Там же. С. 77. 64 Там же. С. 28–31. Автобиографические тексты купечества 191 сосудами. В древнем вкусе столы и сама трапеза представляют зрелище патриархальное и очаровательное»65. Примечательно в этой записи, что благостное и радостное настроение романтического юноши сочетается с вполне рациональным мировосприятием и замечаниями об эстетике церковной трапезы. Здесь виден отход от канонического описания церковного обряда в церковной же лексике (более типичного для эго-документов этого времени), наблюдается больший компонент личного восприятия, очевидец происходящего находится и внутри и снаружи происходящего. В том же стиле выдержана запись о пасхальной службе в апреле 1840 года: «Светлое Воскресение. Я был за вечернею в Донском монастыре. Во время пения „Святится…“ в первый раз загремел гром, и пошел сильный дождь. Пение монахов в высшей степени стройно и чрезвычайно приятно для слуха»66. 6 июля 1840 года девятнадцатилетний Хлудов записал впечатления от поездки в Воскресенский монастырь (или Новый Иерусалим): Новый Иерусалим заслуживает достойного внимания. Вы видите великолепный храм готической архитектуры. В нем на каждом шагу останавливают вас разные достопримечательные места: здесь вы видите Голгофу, на которой распят был наш искупитель, там темницу, в которой он же страдал за нас, тут место, где сокрушились узы ада. Одним словом, взойдешь внутрь храма, какие-то печальные думы волнуют ваше сердце, а вышедши из оного, вы умиленно креститесь, и те минуты, которые я провел в этом священном месте, я думаю, никогда не изгладятся из моей памяти67. В тот же день паломничество было продолжено поездкой на двадцать верст далее — в монастырь преподобного Саввы Звенигородского, при этом впечатление от службы сопровождается простодушным описанием своего психологического состояния и привлекших его внимание шалостей семинаристов: 65 Там же. С. 36. 66 Там же. С. 38. 67 Там же. С. 41. 192 Галина Ульянова Мы приехали в 8 часов вечера 6 июля, лошадей оставили в гостинице, а сами пошли в монастырь ко всенощной, которая шла довольно долго и я почти всю продремал, только изредка меня интересовало, как тамошние семинаристы, украдкою от надзирателей нюхали табак. На другой день отстояли раннюю обедню и отправились в Архангельское. Монастырь преподобного Саввы стоит на хорошем месте, служат довольно хорошо68. В Москве Хлудовы ходили не только в приходской храм Козьмы и Дамиана. По большим церковным праздникам они посещали кремлевские соборы — Успенский, Архангельский и Благовещенский, Знаменский монастырь на Варварке возле Красной площади. Дневниковая запись за 1842 год содержит впечатления двадцатиоднолетнего Хлудова о проповеди архимандрита Митрофания: «Вербное воскресенье я был в Знаменском монастыре за обедней, и в первый раз слышал известного проповедника архимандрита Митрофания, который как по сочинению так равно и по рассказу заслуживает величайшей похвалы, из уст его льется золотая речь и только самое каменное сердце не может прослезиться от оной. Народу было множество»69. Герасим получил такое удовольствие, что через пять дней, в Страстную пятницу, опять посетил службу, чтобы слушать проповедь Митрофания: «Я снова имел счастье его слушать. И он опять меня пленил до высочайшей степени. Народу было множество». После женитьбы в 1843 году Герасим Иванович посещал богослужения вместе с молодой женой Пелагеей (муж звал ее Полинькой). Интонация повествования остепенившегося Хлудова отличается от пылкости и восторженности его юношеских записей, он все более рассказывает о том, что испытывает глубокие эмоции от духовной и эстетической стороны богослужений. В иные праздники он посещал службы дважды, например на Пасху 1847 года за ранней обедней был в своем приходе, а «к поздней ездили с Полинькой в Успенский собор» Кремля. У Хлудовых к этому времени родилось трое детей, из которых старшей дочери было 2,5 года, а два мальчика умерли 68 Хлудов. Памятная книга. С. 41. 69 Там же. С. 71–72. Автобиографические тексты купечества 193 в младенчестве, и Пелагея была на раннем сроке четвертой беременности. Понимание житейских невзгод и переживаний, видимо, сделало религиозные переживания более глубокими, и Герасим Иванович пишет в дневнике о своих впечатлениях от церковной службы: «Служил викарий архиерей Иосиф. Народу было множество. Когда кончилась обедня и зазвонили во все колокола — что за торжественный звон, что за радость на душе происходит, какое особенное благоговение ничем неизъяснимое. Кажется для одного этого звона стоит приехать в Кремль за тысячу верст, которого в целом мире не услышишь ни за какие деньги»70. Став семейным человеком, он проводит день Пасхи, с утра и днем посещая службы, а вечером навещая родственников. Утреннюю службу он стоит в своем приходском храме, обедню — в одном из больших монастырей (Донском или Покровском) или в одном из кремлевских соборов. В 1850 и 1855 годах Хлудов с сожалением упоминает, что не соблюдал пост («не говел»), причина не указана, но ею могла быть интенсивная работа в семейной фирме или болезнь (несоблюдение поста в этом случае допускалось с разрешения священника). Упоминается в «Дневнике» Г. И. Хлудова и о том, что после покушения Д. Каракозова на Александра II 4 апреля 1866 года по всему городу шли благодарственные молебны, что царь счастливо спасся, и преисполненность чувствами простого люда выражалась в том, что молебны проводились на городских площадях: «Большой молебен на площади был так трогателен и умилителен, что без слез нельзя было стоять, в особенности, когда все стоят на коленях»71. Петр Васильевич Медведев: «Помяни Господи меня, егд а приидешь в царствие Свое» Еще один из немногих дошедших до нас купеческих дневников дореформенного времени — хранящийся в ЦГА г. Москвы 70 Там же. С. 100. 71 Там же. С. 187. 194 Галина Ульянова дневник московского купца Петра Васильевича Медведева72. Автор вел записи в 1854–1863 годах. При этом хроникальный характер записей сочетался с размышлениями о литературе, природе, взаимоотношениях между людьми. В числе важных событий, выделенных автором, отмечены семейные события — смерти, рождения и свадьбы, политические события — войны и коронации, бытовые и хозяйственные события — продажа дома и вопросы управления фабрикой, коммерческие поездки за пределы Москвы («на Дон», «На Кавказ», «в Украйну»). Собрав эти важные события в отдельный список, Медведев приписал в конце его (в 1864): «Итак, жизнь формируется в иной склад взглядов, мышлений от действий жизни; и ум и сердце же рождается как будто вновь при встрече каждого потрясающего случая. Чувство развивает еще вновь какую-либо новую неизведанную струну, которая издает свой звук». О судьбе П. В. Медведева известно мало. В списках купечества 1840–1850-х годов и в «Московском Некрополе» его имя не обнаружено. Однако в Хотевском плане (1851–1852) упомянут мещанин Петр Васильевич Медведев, проживавший в Барабанном переулке Лефортовской части (точнее, в Семеновском, где на местном кладбище были похоронены его родные)73. Вероятнее всего, это и есть автор дневника, поступивший в купечество около 1853 года. В описи дел Московской купеческой управы П. В. Медведев упомянут под 1862 годом (получение им 72 ЦГА г. Москвы. Ф. 2330. Оп. 1. Д. 986. Этот дневник, хранящийся в Центральном государственном архиве г. Москвы, уже привлекал внимание исследователей: Преображенский А. А. «Памятная книга» московского купца середины XIX века // Российское купечество от средних веков к новому времени. М., 1993. С. 140–143; Куприянов А. И. «Пагубная страсть» московского купца // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. М., 1997. С. 87–106. В последней статье рассмотрена история сексуальных отношений Медведева с супругой, вероятное прибегание к услугам проституток, его периодические гомосексуальные контакты (выражавшиеся, по его описаниям, во взаимной мастурбации). При этом А. И. Куприянов отмечает религиозность П. В. Медведева, который при совершении грешных поступков (как внебрачное проявление сексуальности и срыв, когда он ударил жену) корил себя с точки зрения шкалы большего или меньшего греха. Таким образом этот редкий источник показывает жизнь индивидуума середины XIХ века во всех его благих и грешных проявлениях, причем осознаваемых и в благочестии и в грехе. 73 Алфавитный указатель к плану столичного города Москвы, составленному… Хотевым. М., 1852–1853. С. 177. Автобиографические тексты купечества 195 аттестата)74. В 1855 году в своем дневнике он пишет, что долго не имел собственного дела, а был наемным работником у более везучего купца: «Сердечно жалею, что я не имею твердого характера, от чего очень много теряю, а причина тому очень простая — мое служение в работниках много лет, где требовалось беспрекословное повиновение, и подчиненность в поступках невольно вкоренила слабость характера и соглашение»75. Эта попытка отобразить жизнь души, механизм мировосприятия облачается Медведевым в доступные ему литературные метафоры. Медведев не только подробно и трогательно описывает природные явления, негладкие отношения внутри своей семьи, свои торгово-промышленные дела, события, происходившие со знакомыми купцами в житейской и предпринимательской сферах. На страницах дневника автор беседует со своим внутренним «я». На восьмом году ведения дневника, в 1861 году, он писал: «Любимые мои занятия: чтение книг, слушание пения и музыки, театр. Да летом природа, путешествия и прогулки». Сознавая свое литературное любительство, он замечал: «Еще люблю я писать. Жалко только плохо и бездарно. О вседневных происшествиях в нашем кругу, и о слухах в Москве недурно бы писать. Но жаль не умею и не могу»76. Интересна самооценка Медведева в профессиональной области. Себя Медведев полуиронически называл «торгашом», показывая употреблением этого пренебрежительного слова осознание своего «неблагородного» социального статуса. Он словно стеснялся своего занятия, понимая, что есть более возвышенные виды деятельности. И одновременно Медведев в дневнике укорял себя за черты характера, неудобные, по его мнению для купца: слабоволие, сентиментальность, которые ведут к торговым неудачам. Он писал: «У робкого торгаша нету ни убытка, ни барыша»77 (то есть ни особых потерь, ни особых прибылей. — Г. У.). Медведев помногу и часто описывал распри в семье, которые постоянно терзали его. Мать, жена и вдовая сестра Медведева 74 Опись дел, хранящихся в архиве Московской купеческой управы. Т. I. 1787–1863 гг. М., 1888. С. 654. 75 ЦГА г. Москвы. Ф. 2330. Оп. 1. Д. 986. Л. 28 об. 76 Там же. Л. 47. 77 Там же. Д. 984. Л. 2. 196 Галина Ульянова не ладили между собой. Медведев часто наблюдал брань между ними и выслушивал много недоброго в свой адрес от каждой из женщин. Он страдал нравственно, но не включался в ссору: «Больно было слушать, но я молчал и слушал»78. После трех лет супружества он совершенно разочаровался в жене, кичившейся своим происхождением из богатой семьи известных московских купцов Ланиных. На страницах дневника он сравнивал ее с бесчувственной статуей. Обижался он и на сестру, которую содержал после смерти мужа. «У меня жена — нелепая дура, ничего для нее нету в жизни сравнения как кукла алебастровая; сестра с детьми живет на моем иждивении, но для меня у ней нету ни сердца, ни головы, ни рук. И я — одинокой в семье — должен тянуть ярмо свое»79. Медведев проявлял смирение, безропотно подчиняясь патриархальным правилам, по которым мужчина был обязан зарабатывать средства к существованию семьи. Круг дружеского общения Медведева составляли преимущественно зажиточные купцы — Ланины, Сидоровы, Морозовы, Рахмановы, Свешниковы, Хлебниковы. Он, однако, тянулся к общению с людьми умственно развитыми, имеющими творческие проявления, знакомился с теми, кто интересовался литературой и через литературные занятия проявлял свою рефлексию. Так, в 1854 году он описал в дневнике, как познакомился через купца Т. Сидорова с поэтом-самоучкой Федором Венцовым: «Родом из крестьян, занятием трактирщик, молодой человек без образования школьного, довольно просвещенный, образованный». Медведев дал в своих записях оценку сочинениям Венцова: «Пишет стихи, подражая Кольцову»80. С Венцовым Медведев провел время в прогулке по Москве, во время которой они гуляли в Александровском саду близ Кремля, пили чай в трактире, «молились на молебне Охотного ряда», и у часовни Иверской Богоматери. «Разговор наш был сначала о поэзии, о жизни практической, потом заключался воспоминаниями прошлого». Такое общение было интересно для Медведева, 78 ЦГА г. Москвы. Ф. 2330. Оп. 1. Д. 986. Л. 4. 79 Там же. Л. 10 об. 80 Алексей Кольцов (1809–1842) — популярный поэт, также выходец из мелкой торговой среды. Автобиографические тексты купечества 197 который написал о Венцове: «Очень приятный человек. Подарил мне на память экземпляр своего сочинения»81. Примечательно здесь, что участие в молебне торговцев Охотного ряда и у Иверской часовни включено в прогулку и общение органично, не отделено и не наделено значительностью сакральной по характеру практики. Для современного человека примечателен, на наш взгляд, факт, что Медведев и его компаньон по прогулке пребывали в состоянии повседневной готовности к молитве и возможному погружению в атмосферу коллективного молебна. Содержание дневника свидетельствует о том, что религия, в том числе обрядовая ее сторона, занимала большое место в жизни Медведева. Он любил посещать службы в разных московских церквах и монастырях. При этом он интересовался историей храмов, записывая с гордостью в дневнике о пожертвованиях московского купечества (к которому принадлежал) на возведение церквей. Так, в 1856 году он был на освящении храма Воскресения Христова на Семеновском кладбище, после чего написал о донорах храма: «Строитель — московский купец Михаил Николаевич Мушников, а колокольни — московский купец Николай Иванович Каулин, некоторых колоколов и икон купчиха Молохова, подсвечников — купец Молодцов, и многие прочие были вкладчики, которые кладутся на сем кладбище…»82 Только за один месяц (май 1858) Медведев совершил три небольших паломничества, о которых сообщает в дневнике. Одно было ближним — 8 мая в Угрешский монастырь в Москве вместе с женой, супружеской парой Хлебниковых и знакомым Борисовым. 10 мая Медведев с друзьями (Сидоровым и Комаровым) поехал в Берлюковскую пустынь, находившуюся примерно в сорока километрах от Москвы, близ Богородска, — дорога была дальняя, и паломники гостили с ночевкой у купца А. З. Морозова (сына Захара Саввича Морозова и совладельца Богородско-Глуховской мануфактуры). Медведев сообщает, что 28 мая «отправились пешеходно» в Троице-Сергиеву лавру в шестидесяти километрах от Москвы. Эти паломничества Медведев 81 ЦГА г. Москвы. Ф. 2330. Оп. 1. Д. 984. Л. 11. 82 Там же. Л. 29 об. 198 Галина Ульянова совершал не в одиночку, а, как правило, в компании знакомых купцов — Сидорова, Комарова, Хлебникова, Борисова, которые были вместе с женами83. Таким образом, в дневнике Медведева, как и в рассмотренных нами выше текстах Прохорова, Хлудова и других, нашла отражение практика коллективных паломничеств в ближние монастыри. Наибольший интерес представляет в религиозном поведении Медведева его отношение к смерти своих родных и последующей мемориализации, что выразилось в сочинении эпитафий. Подобные сюжеты отсутствуют в других автобиографических текстах. Остановимся на этом подробнее. Медведев очень чтил своих родителей, горевал о смерти близких. Одним из проявлений его литературных наклонностей стало составление и сочинение эпитафий для надгробий ближайших родственников — отца, умершего в 1847 году, и двух сестер, умерших соответственно в 1844 и 1854 годах. Эти эпитафии всегда были религиозно окрашены, с аллюзиями на библейские тексты. Можно сказать, что в этих эпитафиях проявились и отношение к смерти (как к горестному, но неизбежному переходу в другой мир), и литературный вкус Медведева, желавшего преодолеть каноны стандартных эпитафий и выразить свою печаль через сентименталистские стихи. Эти нескладные стихотворения показывают стремление автора к выражению своих чувств «высоким штилем». В 1847 году он сочинил надписи для надгробья своего отца. Заглавие записи в дневнике — «На памятник на могиле моего батюшки Василия Васильевича, поставленный 5 октября 1847 г.». Стандартный памятник в середине XIX века представлял собой четырехгранную каменную пирамиду со срезанной верхушкой, на каждой из четырех сторон которой содержался определенный текст. Приведем саму запись: с головы — «Помяни меня, Господи, егда приидеши в царствие Свое»; у ног — «Василий Васильевич Медведев. Родился 25 декабря 1777 году (приписано Медведевым: «ошибка». — Г. У.). Умерший 1847 года 3 апреля»; с правой стороны — «Скончав я жизни назначение, к пристанищу притек и жду 83 ЦГА г. Москвы. Ф. 2330. Оп. 1. Д. 984. Л. 41 об. Автобиографические тексты купечества 199 Судии определения, о дай мне, Боже, свет твой видеть невечерний, для нас Христос страдал воскрес. Вот мой голос земной, последний». Также на памятнике были обозначены и близкие покойного, поставившие этот памятник, через надпись «Дети, Супруга и друзья», помещенную под стихотворением84. Медведев поместил «с головы», то есть как основную идею, слова «Помяни меня, Господи, егда приидеши в царствие Свое» из Евангелия от Луки (Лк 23: 42), которые изрекал, обращаясь к Спасителю покаявшийся на кресте разбойник. Эти слова в представлениях православных означали осознание греха и декларацию омерзения к греху. С точки зрения исторического анализа все эти надгробные надписи свидетельствуют о глубоком знании Медведевым Святого Писания и эмоциональном прочувствовании библейских сюжетов. В 1857 году на Семеновском кладбище он ставит второе надгробие — на могиле своей сестры Александры, умершей тринадцатью годами раньше. Памятник, как и в первом случае, представлял собой четырехгранный камень, на каждой из четырех сторон которого содержался определенный текст. Эти тексты Медведев также заносит в свой дневник. Первая сторона памятника содержит надпись: «В память сестры моей Александры Васильевны Талызинской, урожденной Медведевой, родившейся 15 апреля 1817 года, скончавшейся 7 марта 1844 года, на 26 году жизни». На второй стороне памятника — надписи о муже сестры, зяте Петре Петровиче Талызинском, родившемся «в г. Алатыре 1809 года», умершем «1841 года 22 октября», упоминание о первой жене зятя Анастасии Ивановне, сыне во втором браке (то есть племяннике Медведева) Василии, «умершем на втором году, 1841 года 14 июля». На третьей стороне памятника были написаны стихи, либо сочиненные самим Медведевым, либо специально выбранные им для помещения на памятнике: Рано, рано дни померкли, рано, рано цвет завял. Цвет мирской здешней пустыни срезан рано и упал. Цвет надежды развивался и цвести и благоухать, Им родной голос отозвался и туда ты поспешил. 84 Там же. Л. 50 об. 200 Галина Ульянова Как мы видим, стихотворение выражает скорбь Медведева по поводу ранней смерти своей младшей сестры, дожившей только до 25 лет. В эпитафии говорится, что сестра ушла в мир иной, потеряв вначале маленького сына, а вслед за этим молодого мужа. Она «поспешила» в загробный мир на зов родных голосов. На четвертой стороне надгробья Медведев помещает текст христианской молитвы, повествующей об ожидании воскресения мертвых и исполняемой на службе в Великую субботу (дня накануне Пасхи): «Богоявления твоего Христа, к нам милостивно бывшего, Исаии свет видев невечерний из ночи утренивав взываше, воскреснут мертвые и восстанут сущие в гробех и все земнородные возрадуются»85. В дневнике также содержится третий комплект эпитафий — «Надписи, преднамереваемые написать на камне сестры Акулины Васильевны»86. Схема эпитафий здесь повторяет шаблон, уже установленный ранее, причем на двух сторонах предполагалось разместить сочиненные Медведевым тексты, на третьей — сведения об умершей и на четвертой — слова молитвы (с указанием, что эта молитва к Богородице была сказана покойницей перед смертью). Приведем ниже расшифрованные фрагменты этих четырех текстов. Первый: «Голос ее слабел, еще прежде, чем замерцало утро, он утих, как в траве скалы вечерний ветер…» Второй: «Для чего будишь меня, ветер весенний…» Третий: «Акилина Васильевна Бирюкова урожденная Медведева. Родилась 30 мая 1815 г. Скончалась от эпидемии 1854 г. 26 июля; оставила троих детей, в замужество поступила 17 лет — замужем жила 6 с половиной лет, вдовою 15 лет, всего жизни 39 лет 2 месяца». Четвертый: «Помяни Господи меня, егда приидешь в царствие Свое. Заступница, тебе мою душу вручаю, последние слова умирающей»87. Таким образом, в переплетении различных эмоциональных проявлений сакрального и светского характера раскрывается многообразие миросозерцания московского купца средней 85 ЦГА г. Москвы. Ф. 2330. Оп. 1. Д. 984. Л. 50 об. 86 Надписи первая, вторая и четвертая приводятся не полностью, а в той степени, в какой удалось расшифровать почерк Медведева. 87 ЦГА г. Москвы. Ф. 2330. Оп. 1. Д. 984. Л. 53 об. Автобиографические тексты купечества 201 руки, казалось бы, погруженного более всего в мелкие интересы своего торгового дела и терзающие его вопросы потакания или обуздания своих сексуальных желаний. Дневник Медведева дает представление о внутреннем мире купца, стремящегося через развитие духовных и интеллектуальных интересов выйти за рамки примитивных интересов своей патриархальной среды. Текст показывает духовное одиночество автора в кругу семьи. Это одиночество Медведев пытался преодолеть через религиозные размышления, чтение книг церковно-назидательных и светских, познавательные прогулки и размышления на страницах дневника. Он впадал в страсти и потом преодолевал их, всячески замаливая свои грехи и стремясь вести жизнь уравновешенную и благочестивую, описывая бесконечную борьбу своего духа со своей плотью. Заключение В нашем исследовании было подробно рассмотрено пять комплексов автобиографических текстов, относящихся к периоду 1770–1860-х годов. Хронологически они охватывают первую половину кратковременного «классического периода» существования класса предпринимателей в Российской империи. Представленные автобиографические тексты свидетельствуют о появлении своеобразного типа культурного купца, который, наряду со своим торгово-промышленным делом, испытывал потребность облечь свою религиозную рефлексию в текстовую форму. В дневниках, письмах, мемуарах посещение богослужений и паломничество предстают не только как духовный опыт, но и как традиционная форма социализации, практически неизменная в изучаемый период. Автобиографические источники свидетельствуют, что почтительное отношение к религиозным обрядам и традиция их исполнения (обращение к Богу) закладывалась в атмосфере семьи. Ряд мемуаристов сообщает о богомольном поведении своих матерей, которое сильно влияло в раннем возрасте на формирование эталона повседневного благочестия в представителях молодого поколения. 202 Галина Ульянова Проанализированные примеры четко фиксируют передачу опыта духовной жизни внутри семьи, воспроизведение в религиозных практиках каждого поколения архетипических компонентов (молитвенное правило, хождение к службам, храмоздательство, паломничество). Можно говорить о том, что матрица внешнего благочестия придавала упорядоченность каждодневному распорядку жизни семьи и каждого ее представителя. Для дореформенных поколений купечества молитва была прочно включена в распорядок жизни — не только физической, но и духовной. При этом можно утверждать, что для людей XVIII–XIX веков не существовало разъединения в сознании сакральной и несакральной сфер. Светское обыденное неразрывно сплеталось с торжественно-сакральным, что, может быть, было связано с большой упорядоченностью жизни внутри суточного круга, а также годового цикла, имевшего жесткий каркас церковных праздников и сезонных промышленных и аграрных работ. Совокупность вышеприведенных примеров можно, на наш взгляд, интерпретировать следующим образом: для купцов обращение к имени Бога апеллировало к идее богохранимости плодов своего труда. Прибегая к личным и общим молитвам, они искали небесного покровительства своей деятельности, а для отношений внутри предпринимательского сообщества религиозность сотоварищей воспринималась как символическое выражение надежности, честности в торговых сделках. Таким образом, исполнение религиозных обрядов обретало и знаковую ценность, служа символом купеческой чести. Религиозное мировосприятие и ритуалы выстраивали четкую картину мира, устраняли зыбкость в понимании окружающей жизни и поддерживали порядок и иерархию в сознании и взаимоотношениях. Однако от поколения к поколению менялся уровень образования купечества — менялись и нормы религиозного поведения. Середина XIX века, 1860-е годы, стала переломным периодом в содержании и восприятии религиозных практик. Это было связано с повышением образовательного уровня второго и третьего поколений потомственного купечества и с развитием научного знания в целом. С этого времени наблюдалась, видимо, латентная секуляризация сознания и бытовых привычек. Автобиографические тексты купечества 203 Рассмотрение представленных текстов заставляет пересмотреть прежние оценки, согласно которым в историографии купечество оценивалось преимущественно как «забитое», изолированное и неграмотное. Все это приводит к выводу, что купечество с субкультурой религиозных практик было значимым явлением в духовном и культурном ландшафте Российской империи последней трети XVIII — первой половины XIХ века. Summary The essay examines the features of the religious behavior and religious consciousness of the merchants through analysis of the autobiographical narratives originating from five families such as Tolchёnovs (Dmitrov, Moscow province, and Moscow), Prokhorovs, Khludovs, Vishnyakovs, and Medvedevs (all Moscow). These sources considered characters belonged to the (Eastern) Orthodoxy as the main branch of official Christianity. The analysis focuses on the diaries and memoirs covering the period from the last quarter of the nineteenth century up to the first half of nineteenth century (1776– 1866). This range of sources include the following: ‘The Journal of life and adventures of Ivan Tolchёnov’ (records of the 1776–1797), the biography of factory-owner Timofei Prokhorov (records of the 1810s — 1840s), ‘The merchant family Vishnyakovs’ Tale’ compiled by Nikolai Vishnyakov (documents of the 1820s — 1840s), ‘The Memorable book" by Gerasim Khludov (records from the 1830s to 1866), and ‘The Diary’ by Pyotr Medvedev (notes of the 1850sup to 1863). The study of autobiographical sources shed light on the key relations between the merchant class and the religious institutions in the pre-reform period at the practices of the beliefs and rites such as daily prayers, attending church services, pilgrimage, and abundant donations for the renovation of temples. This demonstrates that before the 1860s, when the traditional forms of merchants’ socialization were radically replaced by the process of perception of the European cultural norms, the spiritual life transfer within the family means the reproduction of archetype of piety in the religious practices of each subsequent generation. С ОД Е Р Ж А Н И Е Лори Манчестер, Денис Сдвижков. Автобиографика и православие в России конца XVII — начала XX века: вера и личность в меняющемся обществе . . . . . . . . . . . 5 Татьяна Сочива. Становление индивидуального самосознания в русской литературе накануне Нового времени (на основе изучения «Книги толкований и нравоучений» протопопа Аввакума . . . . . . . 20 Денис Сдвижков. Новая личность и новая религиозность в русской автобиографике XVIII — первой половины XIX века . . . . . . . . . . . . 29 Гари Маркер. Из глубины молчания: в поисках контуров монашеского Я «долгой» петровской эпохи (1680–1720-е) . . 60 Ольга Цапина. Поп и пресвитер: равенство священства, апостольская преемственность и идентичность российского православного духовенства XVIII века . . . . 89 I . О Т РА Н Н Е Г О Н О В О Г О В Р Е М Е Н И К X I X В Е К У . . . . Александр Феофанов. Вера и Церковь в автобиографических текстах князя И. М. Долгорукова (1764–1823) . . . . . . . . 120 Надежда Киценко. Исповедь и автобиографический жанр в России начала XIX века . . . . . . . . . . . . . . . . . 141 Галина Ульянова. Автобиографические тексты купечества: религиозное сознание и религиозное поведение. 1770–1860-е годы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 161 I I . О Т В Е Л И К И Х Р Е Ф О Р М К Р Е В ОЛ Ю Ц И И Лори Манчестер. Возникновение и значение (авто)биографических практик в некрологах приходских священников Русской православной церкви позднеимперского периода . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 206 Елена Агеева. Церковное летописание как источник в автобиографических практиках Нового времени . . 227 . . . Марта Лукашевич. Дневник священника Фоки Струтинского в литературной обработке Николая Лескова (очерк «Архиерейские объезды») . . . . . 245 Хэзер Колман. Вера, семья и нация в дневниках священника Киевской епархии о. Михаила Щербаковского . . . . . . . . 266 Юлия Херцберг. Притчи о блудном сыне. Обращение и вера в крестьянских автобиографиях поздней имперской России . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 295 Глеб Запальский. Судьбы монахов-дворян и их автобиографическое осмысление . . . . . . . 319 Алексей Беглов. Человек и история в эпоху катастрофы. Саморефлексия руководителя тайных монашеских общин 1920–1930-х годов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 340 Сандра Дальке. Большевистское конструирование Я: перформанс и автобиографика . . . . . . . . . . . . . . . . . 359 Наши авторы . . . . . . I I I . Э КС К У Р С : П О С Л Е 1 9 1 7 Г ОД А . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 384 Список сокращений . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 391 Библиография . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 393 . . . . . . CONTENTS Manchester, Laurie, Sdvizhkov Denis. Introduction . . . . . . . . 5 I . F R OM T H E B E G I N N I N G O F T H E M O D E R N AG E T O T H E 1 9 th C E N T U RY Sochiva, Tatiana. Тhe Appearance of Individual Consciousness in Russian Literature on the Eve of the Modern Ag (Based on a Study of Archpriest Avvakum’s “The Work of Interpretations and Moralizing”) . . . . . . . . . . 20 Sdvizhkov, Denis. The New Self and New Religiosity in Russian Autobiography from the 18th Century to the first half of the 19th Century . . . . . . . . . . . . . . . 29 Marker, Gary. Out of the Silences: Charting the Monastic Self in the Long Petrine Era (1680’s — 1720’s) . . . . . . . . . . 60 Tsapina, Olga. Pop and Presbyter: Parity of Ministers, Apostolic Succession and Orthodox Ecclesiastical Identity in Eighteenth-Century Russia . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 89 . . Feofanov, Alexander. Faith and Church in the Autobiographical Texts of Prince I. M. Dolgorukov (1764–1823) . . . . . . . . . 120 Kizenko, Nadieszda. Confession and the Autobiographical Genre in Early 19th Century Russia . . . . . . . . . . . . . . . 141 Ulianova, Galina. Autobiographical Texts by Merchants: Religious Consciousness and Religious Behavior. 1770–1860s . 161 . I I . F R OM T H E G R E AT R E F O R M S T O R EVO LU T IO N Manchester, Laurie. The Emergence and Meaning of Auto/biographical Practices in Russian Orthodox Parish Clergymen’s Obituaries in Late Imperial Russia . . . . . . . . . 206 Ageeva, Elena. Church Chronicles as a Source for Autobiographical Practice in the Modern Age . . . 227 . . . . . Łukaszewicz, Marta. The Diary of Priest Fokа Strutinskii in Nikolai Leskov’s Literary Adaptation (the sketch “Bishops’ Detour”) . . 245 Coleman, Heather. Faith, Family, and Nation in the Diary of Kiev-diocese Priest, Father Mikhail Shcherbakovskii . . . . 266 Herzberg, Julia. Parables of the Prodigal Son. Conversion and Faith in Peasant Autobiographies in Late Tsarist Russia . . 295 Zapalsky, Gleb. The Fates of Monks from the Nobility and their Autobiographical Conceptions . . . . . . . . . . . . 319 Beglov, Alexey. People and History in a Catastrophic Age: Self-Reflexivity among the Leaders of Underground Monastic Communities 1920–1930s . . . . . . . . . . . . . . . 340 Dahlke, Sandra. A Bolshevik Construction of Individuality: Performance and Autobiography . . . . . . . . . . . . . . . . . 359 Our authors . I I I . A N E XC U R SIO N : A F T E R 1 9 1 7 . Abbreviations Bibliography . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 384 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 391 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 393 В е ра и л и ч н о с т ь В меняющемся общестВе Автобиографика и православие в России конца XVII — начала XX века Редакторы Л. Манчестер, Д. Сдвижков Дизайнер обложки Д. Черногаев Корректоры С. Крючкова, Л. Полукеева Верстка Д. Макаровский Налоговая льгота — общероссийский классификатор продукции ОК-005-93, том 2; 953000 — книги, брошюры ООО РЕДАКЦИЯ ЖУРНА ЛА «НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ» Адрес редакции: 123104, Москва, Тверской бульвар, д. 13, стр. 1 тел./факс: (495) 229-91-03 e-mail: real@nlo.magazine.ru сайт: www.nlobooks.ru Формат 60 × 90 1⁄16 . Бумага офсетная № 1. Офсетная печать. Печ. л. 25,5. Тираж 1000. Заказ № Отпечатано в АО «Первая образцовая типография» филиал «Ульяновский Дом печати» 432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14